doska9.jpg



Яндекс.Метрика
Традиционное обучение Апологетика традиционного обучения (книга) Глава 4 Умные образы в истории культуры (популярный очерк) - 4.4. Западноевропейская философия (от Средневековья до марксизма)
Глава 4 Умные образы в истории культуры (популярный очерк) - 4.4. Западноевропейская философия (от Средневековья до марксизма)
Индекс материала
Глава 4 Умные образы в истории культуры (популярный очерк)
4.1. У истоков умного образа: мифы, басни, притчи
4.2. Древний Китай. Конфуцианство
4.3. Античная философия. Сократ. Платон
4.4. Западноевропейская философия (от Средневековья до марксизма)
4.5. Учение о «живом и цельном зрении ума». Умные образы в русской философии
4.6. Умные образы в естественнонаучном знании и познании
Все страницы

4.4. Западноевропейская философия (от Средневековья до марксизма)

Начало Средневековья. Ранняя схоластика. Один из «отцов церкви» Августин Блаженный (354–430). Доказательство бытия Бога.

Представьте, вы стоите лицом к стене. В стену вонзается стрела. Вы видите стрелу. Если есть стрела, значит, есть стрелок.

Мы имеем счастье лицезреть этот мир в его гармонии, красоте, благолепии.  Одно удивительным образом подходит к другому, всё так причудливо и тонко сочетается, всё так мудро устроено. Каждый цветок опыляет пчёлка, каждый поступок и даже каждая мысль будут вознаграждены по заслугам. Нет лакун и пропусков. Во всём дышит совершенство. Если есть стрела, значит, есть лучник. Разве творение, мир в его непостижимом очаровании, не является лучшим доказательством существования Творца, Бога?

Новое время. Родоначальник английского эмпиризма Френсис Бэкон (1561–1626). Главное произведение – «Новый органон» (1620). Гимн науке. Именно Бэкону принадлежит дерзкое, гордое, вдохновляющее, как знамя, – «знание – сила».

Философы, хватит болтать и ссориться! «Заменить философию слов философией дела». У философии собственная гордость, своя миссия, сверхзадача. Представим себе статую. У статуи есть четыре причины: материальная (из чего сделана); действующая (посредством каких действий произведена); формальная (какую идею вложил скульптор в своё произведение, какое содержание воплощает созданная им форма); и конечная (а смысл в чём, для чего всё… статуя, скульптор, его идея и найденная им форма). Область физики – выявление, изучение материальных и действующих причин. Другие науки пусть занимаются причинами формальными: обнаруживают за явлениями – сущность, идею. Место философии в ряду наук уникально, она призвана дать наукам метод познания природы, метод получения достоверного знания о природе. Проникновение в тайну конечной, предельной причины  всего сущего – дело не философов, не науки, не знания, но дело теологии, богословов, веры.

В «Новом органоне» Бэкон поэтично сравнивает познание с путешествием в незнакомый мир, с навигацией (как-никак эпоха великих географических открытий). «Познание – навигация». «Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу». Верх безрассудства! Надо сначала тщательно изучить свойства и возможности корабля – разума и только затем прокладывать маршрут. Так что же  разум? Увы,  не даёт он чёткой картины бытия. Мешают коварные «призраки», «идолы». Идолы – врождённые и приобретённые – это «кривое зеркало». Это «линза», вставшая между человеком и миром, искажающая восприятие, рисующая реальность в неверном свете, вводящая нас в заблуждение, заставляющая ошибаться.  Идолы – человеческие предрассудки. Идолы – предубеждения, поражающие дух, порабощающие ум. Мы сжились с идолами и не замечаем их, прибывая в плену химер, «симулякров». Бэкон вывел четыре разновидности идолов и для каждой разновидности нашёл объяснительную метафору.

Идолы рода – общие заблуждения человеческого рода. Трактовки событий, удобные, выгодные для нас, кажутся нам убедительнее. Человек «свой порядок» переносит на «порядок вещей». Путает «субъективное» с «объективным».

Идолы пещеры – «всяк кулик своё болото хвалит». Привык человек со своей колокольни обо всём судить. А опыт-то ограничен. Маленький у нас опыт, живём в собственных крохотных мирках, в пещерах – суждения берёмся глобальные делать. Не мудрено ошибиться.

Идолы театра – «проникли в душу с помощью теорий, доктрин», исходящих от «великих и сильных», «признанных» вождей и мудрецов. «Земля стоит на трёх китах». Идолы театра проистекают из беспочвенной веры нашей в авторитеты. Человеку свойственно увлекаться регалиями, званиями, внешними эффектами. Казаться для нас зачастую важнее, чем быть. Мы верим в «имидж», верим тем, кто умеет создавать «видимость» знатока. Сейчас, по-моему, то, о чём писал Бэкон, называется «общество спектакля».

Наконец, идолы, которых больше всего боялся Френсис Бэкон, – идолы площади (рынка). Идолы, заключённые в слове. Идолы, произрастающие из трёх тривиальных фактов: люди – существа социальные; люди не могут жить вне общения; люди общаются посредством слов.

«Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум. Определения и разъяснения, которыми привыкли вооружаться и ограждать себя учёные люди, никоим образом не помогают делу. Слова прямо насилуют разум, смешивают всё и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям» [Бэкон Ф., 1977–1978, с. 18–19]. Ещё древние римляне говорили: «Чей язык – того и власть». В учении Бэкона об идолах площади предвосхищаются идеи культурно-исторической психологии Л.С. Выготского.

Рене Декарт, Картезий (1596–1650) – великий французский философ и физик, математик, физиолог. «Мыслю, следовательно, существую». Декарт стоял у истоков аналитической геометрии, разработал аналитический способ выражения геометрических объектов и их отношений посредством уравнений алгебры. Нечто подобное Декарт осуществил и в философии. Его философское учение, картезианство, есть философствование не столько с помощью «чисто абстрактных рациональных постулатов», сколько посредством «понятных механических моделей с конкретным содержанием» (чем не алгебраические уравнения, использованные для выражения геометрических закономерностей?).  Объяснительные механистические модели – плод «долгих и трудных действий ума», «придающих воображению очевидность формы». Сегодня модели Декарта воспринимаются как вульгарные, редукционистские, упрощающие действительность. Но абстрагируемся от содержания. В контексте нашей проблемы важен сам принцип презентации взглядов.

По Декарту, животные и человеческое тело не что иное, как «автоматы», «самодвижущиеся машины», подобные «часам, составленным из колёс и пружин». Но человек – не животное, Бог дал человеку душу, и поэтому человек дуалистичен, он есть «связь бездушного и безжизненного телесного механизма с волящей и мыслящей душой».

Смысл и предмет философии Декарт также предпочёл выразить путём знаменитой аналогии: «…вся философия подобна дереву, корни которого – метафизика, ствол – физика, а ветви, исходящие от этого ствола, – все прочие науки, сводящиеся к трём главным: медицине, механике, этике. Последнюю я считаю высочайшей и совершеннейшей наукой, которая предполагает полное знание других наук и является последней ступенью к высшей мудрости. Подобно тому, как плоды собирают не с корней и не со ствола дерева, а только с концов его ветвей, так и особая полезность философии зависит от тех её частей, которые могут быть изучены только под конец» [Декарт Р., 1989, с. 309].

Весьма показательным представляется мне и следующее, можно сказать, педагогическое убеждение Декарта. «При изучении природы различных умов я замечал, что едва ли существуют настолько глупые и тупые люди, что они не способны ни усваивать хороших мнений, ни подниматься до высших знаний, если только направлять их по должному пути» [Там же. С. 308]. «Направлять по должному пути» можно, «если начала ясны» и «рассуждения, вытекающие из начал, очевидны». Ясные начала можно почувствовать, усмотреть непосредственно, интуитивно. «Как нужно пользоваться интуицией ума, мы узнаем хотя бы из сравнения её со зрением: ведь тот, кто хочет обозреть одним взором много предметов, не увидит отчётливо ни одного из них; и равным образом тот, кто имеет обыкновение в одном акте мышления обращать внимание сразу на многие предметы, обладает путанным умом. Однако те мастера, которые занимаются тонкой работой и привыкли со вниманием устремлять взор на отдельные точки, благодаря упражнению приобретают способность в совершенстве различать сколь угодно малые и тонкие вещи; точно так же те, кто никогда не разбрасывается мыслью сразу на различные предметы, а всегда всецело сосредотачивается на рассмотрении самых простых и лёгких вещей, становятся проницательными» [Там же. С. 106]. Вот к такой проницательности и следует добавлять дедукцию, рефлексию, здравый смысл. В результате получится картезианский метод рационалистического познания.

Заметьте, механистические модели Декарта, его отточенные метафоры используются для самого рационалистического познания и объяснения весьма отвлечённых абстракций.

Бенедикт (Барух) Спиноза (1632–1277), нидерландский философ, считающий себя учеником Декарта, и выдающийся английский мыслитель Томас Гоббс (1588–1679) – оба последовательные материалисты, положившие начало теории «естественных прав» и «общественного договора».

«Рыбы по природе определены к плаванию, более крупные из них – к пожиранию более мелких; следовательно, в качестве высшего закона выступает естественное право, предписывающее рыбам постоянно обитать в воде и более крупным особям питаться остальными» [Спиноза Б., 1935, с. 226].  Эта метафора экстраполировалась на общественное устройство и впоследствии развилась в целое направление – органическую социологию, рассматривающую общественные процессы на основе аналогии с биологическими.

Т. Гоббс в дополнение к биологической метафоре привлекает аналогию из области спорта. «Человеческая жизнь может быть сравниваема с состязанием в беге… единственная цель и единственная награда каждого из участников – оказаться впереди своих конкурентов» [Гоббс Т., 1926, с. 257]. От столь красноречивых метафор – к «договорной теории государства». Для фиксации и передачи своего суждения «Государство – есть результат общественного договора» Спиноза и Гоббс используют достаточно радикальные метафоры.

Человек стремится к благу. Благо – самосохранение, удовлетворение потребностей, получение удовольствий, наслаждение. Удовольствий на всех не хватает. Конкурирующие за ресурсы люди оказываются «естественными врагами». «Человек человеку – волк». Да что там волк, человек – хуже, поскольку «хитрее и коварнее по сравнению с остальными животными», и его, человека, «я должен наиболее бояться и наиболее остерегаться» [Спиноза Б., 1957, с. 294]. Естественное состояние человека – эгоизм, насилие и злоба, «соперничество, недоверие, жажда славы», «война всех против всех». Далее возникает ещё ряд метафор, в символической форме изображающих функции и предназначение государства. Государство то «Левиафан», непобедимое чудовище, описанное в Библии (Книга Иова, Гл. 40). То «смертный Бог», «которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и защитой». То «арбитр», которому, следуя инстинкту самосохранения, вступая в «общественный договор», граждане делегируют часть своих «естественных прав». То «ночной сторож», «умеряющий и сдерживающий страсти и необузданные порывы», следящий, чтобы люди не уничтожили друг друга [Гоббс Т., 1989–1991, т. 2, с. 132–133].

Отдельно и тоже метафорично Гоббс трактует структуру государства, сопоставляя «искусственное тело» – государство, с «естественным», человеческим телом. В общем, такой редукционизм (общество – копия человека) характерен для философии от Платона до русских философов серебряного века. Однако механицизм Гоббса в этом вопросе предельно, что называется, «грубый», «зримый». «Душа государства – верховная власть, его суставы – судебные и исполнительные органы, нервы – награды и наказания, память – советники, разум – справедливость и законы, здоровье – гражданский мир, болезнь – смута, смерть – гражданская война» [Гоббс Т., 1936,  с. 37–38].

Эпоха Просвещения. Мари Франсуа Аруэ (Вольтер) (1694–1778). По словам Ницше, Вольтер, «говоря языком прозы, слышал, как грек, обладал художественным сознанием грека, простотой и изяществом грека». Корпус художественных образов Вольтера поистине огромен. «Театр Вольтера» – «крупнейшего драматурга XVIII века» насчитывает более 50 пьес. Философична и обширна разножанровая поэзия Вольтера, величайшего французского поэта своего столетия. По моему мнению, популярность Вольтера не в последнюю очередь объяснялась способностью философа к сотворению точных и ярких метафор, обретающих силу и убедительность символа.

Возьмём «Метафизический трактат», в нём содержится интересная метафора о важнейшей операции мышления – анализе.  «Когда человек хочет проникнуть в суть вещей и познать их, он скоро оказывается в положении слепого, которого просят высказаться о сущности цвета. Однако доброжелательная природа вложила в руки слепого палку – анализ; с её помощью он может наощупь продвигаться вперёд в мире явлений, замечать их последовательность, удостоверяться в их порядке».

Тезис о существовании «высшего разумного существа, управляющего миром», Вольтер подкрепляет следующей метафорой (напоминающей доказательство бытия Бога у Августина Блаженного (о Боге-лучнике и мире-стреле). «Когда я вижу часы, стрелка которых указывает на время, я заключаю о разумном существе, которое устроило пружины этого механизма так, чтобы стрелка указывала время. Вот почему, когда я вижу пружины человеческого тела, я делаю вывод, что разумное существо устроило его органы так, чтобы быть воспринятыми и вскормленными в течение девяти месяцев в матке; что глаза даны для того, чтобы видеть, руки для того, чтобы брать, и т.д. Но из одного только этого аргумента я не могу вывести ничего иного, кроме того, что, вероятно, разумное и высшее существо создало и устроило материю с большим искусством» [Антропология мировой философии, 1970, с. 549].

Вольтер, вслед за ним и другие просветители, спорят с Т. Гоббсом, отвергают мысль о врожденном эгоизме и крайнем индивидуализме людей как их «естественном состоянии». Напротив, просветители говорят о врождённой «естественной нравственности» человека. Просветителям близка позиция Аристотеля о человеке как существе «общественном» и добром. Человек не зол по природе, «зло проникает в душу стараниями общества» (Вольтер). Оппонируя Т. Гоббсу, Вольтер, М. Монтескье, Д. Дидро вновь прибегают к метафорам из «животного царства», вскрывающим мысль об имманентно присущей человеку нравственности и религиозности. «…Существуют определённые естественные законы, с которыми должны соглашаться люди всех частей света. Как Бог дал пчёлам сильный инстинкт, согласно которому они сообща работают и вместе добывают себе пропитание, так он дал человеку определённые чувства, от которых тот никогда не сможет отказаться, – это вечные узы и первые законы человеческого общества». «Все люди, которых до сих пор открыли в самых диких и ужасных странах, живут обществами, как бобры, муравьи, пчёлы и многие другие виды животных». «Некоторые дурные шутники злоупотребили своим разумом до такой степени, что осмелились выдвинуть удивительный парадокс о том, что… человек был создан, чтобы жить в одиночестве… Не скажут ли они также, что сельди в морях были первоначально созданы так, чтобы плавать поодиночке, и что это верх испорченности, если они плавают косяками? Не скажут ли они ещё, что журавли раньше летали по одному и что нарушением естественного права было их решение путешествовать стаями» (из письма Вольтера Руссо,  30 августа 1755 года) [Цит. по: Хрестоматия по истории философии, 1994, с. 265].

Бесспорно, в советское время самой известной (попробуй, не заруби на носу) философской метафорой была заимствованная из строительства «базис – надстройка». Классическую формулировку базиса и надстройки Маркс дал в предисловии к книге «К критике политической экономии» (1859). Экономический базис (объективно существующие производственные отношения, соответствующие определённой ступени развития материальных производительных сил) определяет, детерминирует юридическую и политическую надстройку – государство, право, различные формы общественного сознания: мораль, религию, философию, искусство и т.д. «Строительная» метафора Маркса замечательно передавала основную идею исторического материализма, заключающуюся, по словам В.И. Ленина, в том, «что общественные отношения делятся на материальные и идеологические. Последние представляют собой лишь надстройку над первыми».