Традиция жива, пока живы её хранители. Побывал я лет пять назад на уроке литературы. Хрупкая старушка, жиденький  «пучок», деревянная указка, тёмный пиджак, белая накрахмаленная блуза, янтарная брошь. «Ископаемый» учитель образца 50–60-х годов прошлого века, каким-то непостижимым чудом заброшенный в «окаянные» 90-е и «отстойные» нулевые… Послужной список вкратце таков: два года на фронте. Обстрелы, бомбёжки.  Медсанбат. Фронтовая дружба. Спасённые, вынесенные с переднего края, с того света раненные бойцы. Победа. Учёба. Восстановление страны. Любовь. Двое детей. Подвижнический труд на ниве народного просвещения.  Педагогический стаж – 35 лет. Заслуженные награды. Почёт. Уважение. Письма благодарных учеников. Весь район здоровался. Целые поколения она выучила. Авторитет непререкаемый. Жизнь прожита не зря.

А потом, как обухом по голове, ударила перестройка. Разномастная сволочь  предала и продала СССР.  Любимый автор – Юлия Друнина бросила подлецам-перевёртышам в лицо: «Как летит под откос Россия, // Не могу, не хочу смотреть!» и ушла…

Господи, как давно это было. Сколько геологических эпох сменилось, сколько воды утекло. Сколько горьких слёз по поруганной, распятой Родине пролилось. Нескончаемой, траурной чередой: потери, жертвы, войны, унижения. А жизнь-то одна, и никто не виноват, что «время такое выпало». Человек удивительно «пластичен». Жить захочешь –  приспособишься, в любой рынок впишешься. И приспосабливались. Совесть – по боку. Память – на свалку. Долг – анахронизм. Гордость – «а мы не гордые».

Но не все! Наша героиня не сдалась, осталась верна идеалам, перешла на  «нелегальное положение». Директор школы (бывший ученик) глубоко «законспирировал» «ретроградную старушку», спрятал от проверок, прикрыл широкой спиной. Пусть и часов оставил мало, и работой на общественных началах «нагрузил»… Не беда, она ведь от работы никогда не бегала. Главное, от школы не отлучили, можно преподавать, бороться, «глаголом жечь сердца». Началась вторая педагогическая жизнь – 15 лет, партизанская, в тылу временно торжествующего врага…

Я застал один из последних её уроков. Готовилась, как в первый раз. Ночью глаз не сомкнула. Волнение очень шло ей. Тема – мелом на коричневой скрипучей доске.  Напротив, за партами, ученики – «племя младое, незнакомое». Сходство с аборигенами дополняли экзотические причёски, пирсинг, тату. Однако,  когда ребята заходили в класс, здоровались, в их лицах что-то менялось. Напускное, почерпнутое из социологической рекламы и ток-шоу, куда-то отлетало, проступало что-то детское, непосредственное, наивное, родное. Некоторые отключали телефоны. Знали, что это не урок будет – песня.

Тихо так, задумчиво, будто нехотя, а потом всё увлечённее заговорил учитель о Пушкине. И будто в Большое Болдино нас перенёс. «Ах, мой милый, что за прелесть здешняя деревня». И стихи, стихи, стихи…

Священный восторг и душевный трепет. Мурашки по коже. Ощущение – что в луче света мы поднимаемся над бренной землёю. Политические расклады и кризисы, хитрые резоны и расчёты, кровь и боль, жестокость и несправедливость бытия, грехи и нестроения мира остались там, далеко внизу. Весь сыто-успешный, поглощённый «механикой корыстолюбивого беспокойства» бомонд… Все «сильные мира сего», озабоченные рейтингами и имиджами, проваливаясь в бездну, скукоживались, становились нелепыми, смешными, жалкими.

Взволнованно, но размеренно, по-учительски, откуда-то сверху журчал-исходил сильный, молодой голос  –  её голос. Голос правды. Захотелось остановить мгновение. Была бы моя воля, так бы и слушал, боясь нечаянно прервать.

Показалось, что вся наполненная треволнениями и горестями  «россиянская» действительность – кошмарный сон, а вот теперь меня разбудили. Показалось, что она, годы с плеч долой, и девчонкой-медсестричкой тянет меня, раненого, контуженного, обожжённого,  к своим, к нашим.

Я оглянулся. Подростки сидели заворожённые. Такие же ребята, как те, что в 41 году, со школьной скамьи шагнули в вечность.

Мы переживали катарсис, очищение.

Прозвенел-проиграл звонок. Ей устроили овацию. Она смущалась и счастливо улыбалась. Так, на щемящей, пронзительно-трогательной ноте замирала её лебединая песня.

Традиция жива, пока живы «хранители тайны и веры». Да не угаснет светильник! Наш черёд.  Слава Учителям!